ЖАР - ЦВЕТ
Было это в
стародавние времена, когда люди в избах деревянных жили, печь дровами топили, а
по воду к реке ходили. В избенке на краю леса живали себе старик со старухою.
Доживали, свой век коротали. Старуха по
дому суетилась – хозяйство небольшое, да все ж имелось. За курами приглядеть,
коровушку накормить, да стряпню какую – никакую приготовить. Дед же на охоту ходил. Хоть и стар стал, да глаз не
притупился – зверя метко бил. Из лыка лапти плел, да дрова колол. Так и жили
они в своей избушке уж много лет. Детки у них были, да все по городам
разъехались, позабыли стариков.
Вот случилась раз
зима такая долгая да лютая, что казалось, конца ей и вовсе не будет. Метель за
окном воет, снег в окошко бросает, сугробы высокие намело. Уже и пора бы весне
– красавице придти, да все никак не уступит ей своего места зима. А тут, как
назло все дрова в доме кончились. Не думали старики, что до самого апреля стужа
лютая продлится. Угли красные в печи тлеют, а в сенях лишь пара бревен
осталась. Вздыхали старики долго, да делать нечего – собрался дед, оделся
потеплее, взял топор, сани, да и пошел в лес. Только распахнул он дверь, как дохнуло в лицо стужей, закололо
острыми снежинками, а ноги по колено в сугроб провалились. Медленно, тяжело
ступая, пошел старик в чащобу, и лишь тусклый свет из окна виднелся за его
спиной. Заблудиться он не боялся – знал эти края хорошо, ведь всю жизнь прожил
тут. Волки в такую погоду тоже не разбойничают – в норах сидят, греются. Зашел
он совсем недалеко от дома, там где, он знал, бурелом был, да начал рубить
ветки. Сделал шаг в сторону, еще шаг…Дело спорилось, щеки раскраснелись. А
вьюга будто бы пугала деда – швыряла снег в глаза, жутко завывала над ухом. Но
тот будто бы назло, рубил себе веточки и в ус не дул, даже слегка подсмеивался.
Вот уж почти полные сани набрал -
возвращаться пора, и только тут оглянулся старик. Глядь – а места – то совсем
незнакомые, сосны вокруг стоят высокие, в небо хмурое упираются. Хотел было он
по следам своим назад идти, да только вьюга так метет, что в один миг следы
заравнивает – уж не видно ничего. Пригорюнился дед, понял, что погибель его
пришла. В такую – то погоду замерзнуть проще простого. Огня с собой никакого не
взял в дорогу, да и затух бы он здесь в мгновенье. Решил он тогда в сугробе
берлогу соорудить, наподобие медвежьей, чтобы теплее было. Стал копать, да
рукавицу в снегу потерял. Совсем туго,
но не прекращает старик, копает одной рукой – другую греет. Вот уже и земля
близко - ветки мокрые, да листья подгнившие под руку попадаются. Копнул он еще
раз – глядит, из под грязи росточек тоненький тянется травки диковинной. Не зря
он столько лет в краях этих прожил – знал все цветочки, все корешки, следы
звериные читать умел. Но травку эту никогда в глаза не видал, лишь по рассказам
деда своего помнил сказку о Жар – цвете. Травинка эта не похожа была на другие
– сама тоненька, жилиста, а по краю самому след красноватый, будто огонек,
будто горят листки, тлеют. Обрадовался старик. Ведь по поверью, всяк, кто
найдет травку ту, не замерзнет никогда,
не захворает, а если болен – сразу здоров станет. И точно – больная спина деда
распрямилась, боль в пояснице, мучавшая его годами прошла. Теперь лишь метель
переждать, да в путь трогаться. А с травинкой той и в сугробе тепло и метель уж
не так страшна. Стал уж думать он, что теперь и старуху его можно вылечить от
храпа по ночам, как вдруг почудился ему звон колокольчиков. В метель всякое
может померещиться – решил старик и стал размышлять дальше. Гул ветра чуть
стих, и колокольчики зазвучали теперь совсем близко. Понял дед, что кто – то на
санях едет, да не шибко скоро – больно бубенчики редко вздрагивали. Вылез он из
сугроба и видит – неподалеку стоят сани расписные, а на них - Государыня Императрица со свитой да с
дочкой своей малолетней. Кругом бегают слуги, солдаты – суетятся – лес непролазный,
заблудились видно по всему. Сани толкать стали, а государыня командовать, да ругаться на них.
Подошел старик к краю саней никем, кроме наследницы незамеченный. Та вся
закутавшаяся, в шубе собольей, шапке, да все равно, бледна была.
Поклонился он и говорит – Здравствуйте, люди добрые!
Девочка кивнула, улыбнулась едва – едва – Здравствуйте,
дедушка…
Остальные и ухом не
повели – сани толкали, другие тащили их, третьи командовали.
– Что вы ищете в этих краях, аль заблудились? Старик глядел
прямо в васильковые глаза ребенка, и видел в них какую – то грусть, печаль, что
не по возрасту была ее.
– Ехали мы к знахарю,
что в этих краях живет, да заблудились – голос девочки был тих и печален.
Дед задумался лишь на мгновенье. Знал он того знахаря, к
которому все ездили, да только не любил его. Не по - христиански тот жил, все
заклинания шептал, да людей сторонился. Соседи его говаривали, что знается тот
с нечистым.
- Эге, куда вас занесло, это ж по ту сторону реки будет - сказал он припомнив.
– А зачем вам,
дитятко, к знахарю тому? Надеялся старик, что не часто императрица, да и ее дочь – ангел посещают человека того.
- Я больна, - шумно
вздохнув, сказала девочка, - Умираю… Ее глазки совсем потускнели, а маленькие
плечики осунулись, словно в произнесенном слове была такая тяжесть, какую не
унести ребенку. Будто эта тяжесть в миг, когда слово произнесено было,
обрушилась на нее.
Недолго медлил дед. Достал из - за пазухи травинку чудесную,
дал девочке…
Шум и гомон кругом затихли, словно время остановилось. Даже
вьюга на какое – то мгновение замерла, ветер замолк, а снежинки в сказочном
хороводе застыли в воздухе.
Вдруг сани дрогнули, двинулись с места, словно ждали сигнала
какого. И все сразу же ожило – оживились слуги, завизжали фрейлины,
повернувшись и увидев рядом с ребенком неизвестного старика с топором в руке.
Забегали солдаты, подбежали, скрутили деду руки и, прикрикнув, ткнули лицом в
сугроб. Никто и не слышал тоненького голоска
порозовевшей девчушки, упрашивавшей не трогать ее спасителя.
Старик вылез из
сугроба, когда сани были уже далеко. От холода у него зуб на зуб не попадал. В
сугробе он потерял последнюю рукавицу, а вдобавок и топор. Вернулся к своей
вырытой берлоге - где там, от нее и
следа не осталось – ветер да снег поработали на славу. Стоит он, да плачет
горько, чуя погибель свою. И вдруг, чует, в груди у него тепло разлилось, будто
травинка заветная снова с ним. Глянул за пазуху – может там какой листик
завалялся – пусто. Огляделся кругом – лишь белый лес, да сани его, почти
занесенные метелью. А все одно – тепло ему. А тут и метель стихать стала. Еще
чуть и совсем умолк вой. Глянул старик –
вот веточка, обрубленная им, вот бурелом знакомый. Еще немного и вышел он на
опушку, везя за собой сани веток полные. А там уже и избушка где старуха ждет
его, волнуется. Из трубы дымок еле – еле подымается. Поспешил он радостный домой. Затопил печь – согрелась
хата, а там и кашу старуха сварила. Рассказал он ей все, как было – и про
травку и про дочь императорскую и про то, как вдруг тепло стало, да метель
прекратилась в мгновенье. Улыбнулась та, ничего не сказала, да только рукой
махнула, выдумщиком назвала.
Да не выдумка то, а
правда. Кто дело доброе сделает, последнее отдаст, себя не пожалев, тому дело
то сердце согреет и из любой напасти спасет.
|
